Удар из прошлого (Напролом) - Страница 40

– У меня повязка сползла с груди, – сказал он.

Пришлось остановиться. Хусейнов перебрался на заднее сидение, положил голову раненого себе на колени. Стал копаться с повязкой, поправляя съехавшие на сторону бинты, но они размокли и перекрутились. Кровь не остановилась, она пропитала рубашку Баладжанова, залила заднее сидение и продолжала сочиться из раны.

– Господи, скорее бы я сдох, – сказал Баладжанов. – Этот мет убил меня. Скорее бы уж я откинулся…

– Да это пустяковая рана, – сказал Валиев, голос звучал фальшиво. – Потерпи немного. Кровь свернется, успокоится.

Надо было ехать, но Валиев не тронул машину с места. Он передал свежий валик бинтов Хусейнову и ждал, когда тот наложит новую повязку. Баладжанов кашлял взахлеб. На губах выступила розовая пена.

– Надо что-то подложить ему под спину, – сказал Хусейнов. – Иначе он захлебнется. Черт, ничего нет под рукой.

Хусейнов тяжело вздохнул. Он полез в карман и раскрыл нож-бабочку. Оттянул и срезал мокрые бинты, но одному ему было не справиться с раненым. Валиев вышел из машины, открыл багажник. Нашел две промасленных рабочих куртки. Что ж, и это тряпье сгодится.

Валиев распахнул заднюю дверцу. Он скрутил из ваты длинный плотный жгутик. Носовым платков стер кровь с груди Баладжанова. Низко наклонившись, засунул вату в пулевое отверстие. Затем он приподнял Баладжанова за плечи, а Хусейнов, просовывая руки под его спину, наложил повязку, завязав на груди аккуратный бантик.

Баладжанов стонал от боли, но сознание не терял.

– Скоро я отмучаюсь, – повторял он. – И вас перестану мучить.

– Ничего, – ответил Валиев. – Мы уж как-нибудь потерпим. И найдем врача. Может, в той деревне, куда едем, есть врач.

Валиев подложил под спину раненого две рабочие куртки, захлопнул дверцу. Он оглядел себя и матерно выругался, светлые брюки сплошь в бордовых разводах, ладони, предплечья… Все в крови. И смыть нечем эту кровь. Валиев сел за руль, врубил передачу, скользкими ладонями сжал баранку. Проехали ещё километра три, до покосившегося дорожного указателя, свернули на разбитую грунтовую дорогу.

– Скоро будем на месте, – сказал Валиев.

«Москвич» несся по дороге, оставляя за собой высокий шлейф серой пыли. Машину трясло, бросало из стороны в сторону. Подвеска, кажется, готовая развалиться, тонко скрипела. Коробка передач издавала ни на что не похожее металлическое мычание.

Пришлось сбросить скорость, но легче не стало. Машину болтало и трясло. Баладжанов стонал в голос, что-то шептал, поминал мать и никак не хотел успокоиться. Он не слушал уговоры Хусейнова, возился на заднем сидении, дергал плечами, словно хотел высвободиться из бинтов. Он упирался подошвами ботинок в сидение, в дверцу, отталкивался ногами, поднимал зад, стремясь перевернуться на бок.

– Потерпи, – шептал Хусейнов. – Немного потерпи.

Хусейнов лег на раненого животом, не давая тому вертеться. Но Баладжанов уже так ослаб, что вскоре и сам оставил попытки перевернуться на бок. Он кашлял и хрипел не переставая, выпускал изо рта струйки розовой слюны.

*** * * ***

Как и было договорено, Семен появился на пороге дома дяди Коли ровно в шесть вечера. Орудия будущего убийства, наточенный топор, штык и финский нож, он положил в ведро. Поклажу оставил в сенях, бросив поверх ведра джутовый мешок из-под картошки. Войдя в комнату, где за столом уже сидели хозяин и пьяненький московский гость, Семен изобразил нечто вроде полупоклона, протянул и с чувством пожал руку Тимонина. Тот привстал со стула, потряс руку гостя.

– Присаживайся, раз пришел, – обратился дядя Коля к гостю. – Я как раз картошечки сварил. Вон с постным маслицем, с огурчиком.

– Спасибо, – отозвался Семен. – Если только вам не помешал…

Ради торжественного случая Семен чисто побрился, влез в чистую рубашку, пиджак и тесноватые брюки в темные в светлую полосочку, купленные в городе и надеванные всего раза три-четыре. Лацкан пиджака украшал приметный издали фирменный значок «Общества спасения на водах». Золотой с синей и красной эмалью, он здорово смахивал на медаль «Мать героиня».

Если разглядывать выбитый на значке барельеф, можно решить так, что кормящая мать прижимает к себе новорожденного дитя. На самом деле, на значке был выбит осводовец, который вытаскивал из воды спасенного им человека. Тимонин долго и внимательно смотрел на значок и загадочно улыбался. Он решал и не мог решить, кто нацепил материнскую медаль, кто стоит перед ним, мужчина или женщина. Если женщина, то почему выглядит, как мужчина? Если мужчина, почему носит женскую медаль?

Хорошенько подумав, взвесив все «за» и «против», Тимонин отбросил сомнения и твердо решил, что Семен – женщина. Действительно, мало ли на свете женщин, внешне похожих на мужчин? Да сколько хочешь, не сосчитать. Кроме того, тяжелый сельский быт, ломовая работа в поле и на огороде, тяжелые, мучительные роды, которым счет потерян, наложили неизгладимый отпечаток на внешность этой славной бескорыстной женщины. Сделали её несколько мужеподобной.

– Садитесь, какие уж там церемонии, – Тимонин показал Семену на свободный стул. – Располагайтесь. Место для героической женщины всегда найдется. Лично я не пробовал, но говорят, рожать детей очень тяжело. Кстати, в жизни не сиживал за одним столом с матерью героиней.

Тимонин неизвестно чему рассмеялся. Семен не расслышал его слов, а дядя Коля последнее замечание о героической женщине и детях пропустили мимо ушей.

За ранним ужином Тимонин уже выпил пару глубоких стопок забористой самогонки. Ощутил сильное головокружение и жжение в желудке, будто махнул стакан уксуса. Но то было лишь начало. Самогонка легла на старые дрожжи, вызвав термоядерную реакцию.