– Все от денег, брат, – философски заметил Казакевич. – То есть от их недостатка.
– Себя жалко, – Петя вытер ладонью мокрый нос. – Жалко, что бездарно заканчиваются мои московские каникулы. Так хотелось девичьей любви, хотелось чего-то особенного, совершенно незабываемого… Дело не в половых связях. Хотелось немного романтики. И тут проклятая гонорея. Просто, как кирпичом по башке этот триппер.
– Бывают болезни и похуже, – утешил Казакевич.
– С утра выделения сделались более обильными, – продолжал Петя. – И цвет немного изменился. Из белого стал такой желтоватый. С прожилками…
– Между прочим, я ещё не завтракал, – сухо ответил Казакевич.
Он подумал, умственное развитие тридцати семилетнего Пети остановилось ещё лет двадцать назад и прогресс на этом направлении уже не маячит. Казакевич, утомленный разговором о венерической болезни, вышел из кухни и стал безмолвно слонялся из комнаты в комнату, то и дело натыкаясь на Петю. Брат жены тоже блуждал, как потерянный, забывал выключать свет в туалете, сморкался мимо раковины, а в ванной комнате вытирался полотенцем брезгливого Казакевича.
Телефон зазвонил в начале первого. Но беспокоил вовсе не Валиев, а один деловой партнер, человек очень словоохотливый. Казакевич с трудом отвязался от собеседника, вытянулся на диване. Неожиданно он испытал приступ страха, неожиданный и острый. Азербайджанцы не звонят, значит, что-то пошло не по сценарию.
Возможно, Тимонин жив. А может, все куда хуже. Он уже в прокуратуре дает показания. А исполнителей во главе с Валиевым заставили написать явку с повинной и заперли в КПЗ. Скоро придет очередь Казакевича. А может, все не так плохо? Может, ещё обойдется?
Но в дверях, понурив голову, уже стоял согбенный горем Петя.
– У тебя есть хороший врач? – спросил брат жены.
– Какой ещё к черту врач? – выпучил глаза Казакевич.
– Ну, по этим делам, – Петя ткнул пальцем между ног. – Специалист по игле. Венеролог.
– Нет у меня специалиста по игле, – простонал Казакевич. – Не обращался. Узнай телефон по платному справочному.
– Если бы с тобой такое несчастье случилось… Я бы тебя на руках к врачу отнес. Я бы…
Петя не договорил, обиделся и ушел узнавать телефон платного венеролога. Казакевич повернулся на живот, поджал руки под себя и стал ждать, но звонка не было. В два часа дня терпение лопнуло, Казакевич вызвал машину, оделся и отправился на работу.
Теперь он был почти уверен, что азербайджанцы с треском провалили все дело. Мало того, они заложили Казакевича, как организатора покушения на жизнь Тимонина. И Казакевича, того и гляди, задержат и отправят прямой наводкой в СИЗО, клопов кормить. Дома проведут обыск, на службе – выемку документов, печатей и штампов. Возможно, его уже пасут, и задержание произойдет по дороге на работу, в подъезде дома или в дорожной пробке, которую менты специально организуют.
До офиса Казакевич добрался без приключений. Но страх не отпустил его и в служебном кабинете. Он отказался от обеда, велел секретарше ни с кем его не соединять. Он подошел к зеркалу и стал внимательно рассматривать свое отражение. Лицо серое, уставшее. Кажется, седых волос на висках заметно прибавилось. Положив на стол трубку мобильного телефона, он задрал ноги на подоконник и уставился в высокое синее небо.
Казакевич израсходовал запас своего терпения по третьему разу, когда, наконец, услышал в трубке голос бригадира. Условной фразы тот не произнес, значит, Тимонин все ещё жив. Валиев сказал, дескать, нужно пивка выпить в том же заведении. С тяжелым сердцем Казакевич спустился к машине и помчался в район люберецкой свалки.
Ни черта не разглядеть в тесном пространстве кабины пилотов.
В дымном знойном мареве Тимонин скорее угадал, чем увидел чью-то ногу без ботинка в белом носке, поднятую кверху. Нога мелко вибрировала. Она как бы не имела продолжения. Выше колена нога заканчивалась куском кровоточащего лишенного кожи мяса. Панель приборов была залита кровью штурмана и ещё какой-то странной густой субстанцией, не имеющей определенного цвета.
Тимонин постарался просунуть голову внутрь кабины, но мешали торчащие сверху и снизу осколки стекла, гнутая обшивка. Поверх штурвала лежала седая залитая кровью голова пилота. Само тело зажало между сиденьем и штурвалом. Показалось, что пилот жив, но сейчас он просто без сознания. Тимонин прищурил глаза, выставил вперед голову, силясь разглядеть детали.
Теперь он понял, что летчик уже мертв или близок к тому. Видимо, при ударе о землю штурвал вырвал из его шеи кусок ткани и мышечных волокон, вылезшая наружу сонная артерия фонтанировала кровью. Ясно, помощь летчикам уже не требуется.
Тимонин пошел вперед. Задняя часть фюзеляжа обломилась и встала вертикально. Пропеллер на её конце продолжал вращаться, издавая тонкий свист. Вертолет пока не загорелся, но Тимонин видел, как из треснувшего бака на землю ручейком бежит желтый керосин. А поврежденные двигатели, помещенные над салоном, извергали густые клубы черного дыма. Тимонин обошел вертолет слева, овальную дверцу в салон не заклинило, лишь перекосило от удара.
Из чрева разбитой машины доносились какие-то неясные звуки, шорохи или стоны. Тимонин размахнулся плечом и отбросил портфель подальше, на безопасное расстояние от вертолета. Затем он вцепился пальцами в край двери, потянул её на себя. Дверца не открылась, она просто отвалилась, упала на землю, едва не придавив Тимонина. Он увернулся, прыгнул внутрь погибшей машины. Почему-то здесь дыма было больше, чем на земле.