– Пока ещё из области, едем к вам.
– Вот и прекрасно. И чудно. Как только позвонили из больницы, я вызвала повара. К вашему приезду будет такой ужин, надолго запомните. А завтра отметим событие все вместе. С Леней.
– Угу, – повторил Девяткин.
– Значит, жду вас?
– Ага, ждите. Мы постараемся приехать поскорее.
Боков нервно кусал губу. Отсюда из машины в присутствии Девяткина он не мог связаться с Казакевичем, выяснить, что и как. Похоже, Тимонина нашли и грохнули. Возможно, Тимонин будет жить. Еще какое-то время. Очень непродолжительное. Но ясно другое: к нему, Саше Бокову, фортуна благосклонна. Он в крови руки не испачкал. Приключение окончено.
Дальше – размеренная жизнь преуспевающего бизнесмена. Любящая жена, здоровый и счастливый малыш, прелести налаженного быта. Перспективы, карьера, взлеты… Все лучшее впереди, – говорил себе Боков. Но на душе было так паскудно, что хотелось опустить стекло и блевануть на дорогу.
Боков прикурил новую сигарету. Он подумал, что в этой игре, противной человеческой натуре, лично от него ничего не зависит. Почти ничего. Ему не дали выбора.
– Что произошло? – спросил Боков.
– Леонид нашелся, – ответил Девяткин. – В больнице города Калязина.
– Что он там делает? – округлил глаза Боков.
– Ирина Павловна говорит, что мы это узнаем завтра. Когда с ним встретимся.
Девяткин прикурил сигарету. Несколько минут он молча наблюдал за дорогой, убегающей под колеса машины. Закат отгорел. Небо в россыпи далеких звезд сделалось темно синим. Из небесной скорлупы вылупился молодой зловещего вида месяц, напоминающий остро наточенный серп.
– Этим серпом, да по чьим-нибудь яйцам, – сам себе сказал Девяткин. После разговора с Тимониной он злился без видимой причины.
– Что серпом? – переспросил Боков.
– По яйцам, говорю.
Девяткин выплюнул окурок на дорогу. Он перестроился в левый ряд. Не дожидаясь указателя, пересек прямую разделительную линию. Выехав на встречную полосу, развернулся и погнал машину в обратном направлении.
– Почему? – встрепенулся Боков.
– На этот раз не у тебя, а у меня плохое предчувствие.
Лицо Девяткина сделалось злым и решительным. Боков не рискнул приставать с новыми вопросами.
Через четверть часа Тимонин вернулся из туалета и уставился в телевизор. Однако он видел на экране не совсем то, что передавали в прямой трансляции со стадиона. Реальные события, происходившие на поле, дополнялись собственными галлюцинациями. Хотя игра шала быстрая, передвижения футболистов по полю виделись Тимонину вялыми, лишенными смысла.
– Итак, ничья, и десять минут до конца футбольного матча, – говорил комментатор. – Пока наша сборная замен не производила. Но такая замена готовится. Точно. Вот мы видим, что закончила разминку и выходит на поле…
Из– за рева трибун Тимонин не расслышал фамилию вышедшего на замену футболиста. Чтобы удобнее было наблюдать за происходящим, он встал с кровати, пересел на стул, ближе к экрану. Тут он увидел, что на поле вышел не футболист, а женщина, облаченная в трусы и футболку форму.
– Надо же, баб стали выпускать на замену, – выдохнул Тимонин.
Даже захотелось разбудить отвернувшегося к стенке пожарника, поделиться своим неожиданным наблюдением. Но, поразмыслив, Тимонин почему-то решил, что спящий полковник его хорошо слышит. Тимонин давно потерял способность к адекватному восприятию событий, их осмыслению и тем более уж к критическому мышлению. Бабы на поле? Значит, так надо.
Телевизионный оператор вывел на экран крупный план вышедшей на замену женщины. Оказалось, футболистка далеко не молода и, прямо сказать, толстовата для подвижной спортивной игры.
– До чего дошло, – возмутился Тимонин. – И откуда она только взялась? Прямо-таки не женщина, а кривой самовар.
Комментатор снова повторил фамилию футболистки, но трибуны взорвались криками и свистом, Тимонин снова ничего не услышал. Кажется, Ланова или Панова? Или Иванова? Ладно, пусть будет Иванова, – решил он и дальше смотрел матч не отрываясь.
Иванова бегала тяжело, с видимым усилием, будто таскала за собой телегу. Развернуться ей не давали. В отношении футболистки часто нарушали правила. Соперники толкали Иванову руками в грудь, то жестоко били сзади по ногам. Иванова подолгу лежала на газоне и, временами казалось, она уже не встанет. Но судья почему-то не обращал внимания на нарушителей правил и на Иванову, неподвижно лежавшую на поле.
Возмущенный Тимонин сунул два пальца в рот и засвистел. На свист в палату заглянула Сомова.
– Черте что, – сказал Тимонин сестре. – Черте что творится.
Когда сестра исчезла, Тимонин вытащил из-под кровати полковника новую бутылку коньяка, сковырнул пробку и обильно промочил горло. Как раз в этот момент Иванова поднялась с газона, получила мяч, оказалась в опасной близости к воротам. Но пробить не удалось, Иванову снова ударили по ногам. Четыре санитара в белых жилетах с красными крестами унесли носилки с бедной женщиной.
Тимонин присосался к бутылке, а когда глянул на экран, выяснилось, что матч уже закончился, даже не известно, в чью пользу. Судя по печальной физиономии главного тренера сборной, мы матч проиграли.
– Потому что нечего было выпускать эту корову, – прокомментировал неудачу Тимонин.
В двенадцатом часу окна больницы одно за другим стали гаснуть. Валиев стал готовиться к выходу. Он включил свет в салоне «Нивы», вытащил из-под сиденья «ТТ», поставил курок в положение предохранительного взвода. Сунул пистолет под ремень, за спину, с левой стороны.