Лопатин, протрезвевший после все пережитых передряг, вздремнувший в дороге, вытащил из сумки фотоаппарат, заперся с чулане, приспособленным под фотолабораторию, включил красную лампу. В течение следующего часа он проявил пленку с фотографиями Тимонина и порезанной жены Зудина, высушил негативы, проявил и напечатал фотографии.
Высушив карточки, вернулся в большую комнату, желая похвастаться своей работой перед водителем Колей или сторожем Геной. Но Коля уже дрых, разложив раскладушку в сенях, Гена дежурил во дворе. Тимонин, развалившись на кровати, высвистывал такие рулады, что побаливали уши. Тогда Лопатин бросил на стол отпечатанные карточки, подсоединил к телевизору видеокамеру и, упав в кресло, взял пульт дистанционного управления.
Короткая летняя ночь вспорхнула испуганной бабочкой и улетела за горизонт. До восхода солнца времени оставалось ещё порядком времени, по небу разлился серый мертвенный свет приближающегося утра.
Девяткин, не шевелясь, лежал на крыше. Он ощущал себя большой рыбой в маленьком пруду. Лезть обратно за забор он опасался, а других путей к отступлению не просматривалось. Приходилось ждать неизвестно чего. Мучительно хотелось курить, в глотке пересохло, Девяткин наглотался песка и пыли, но не мог себе позволить даже плюнуть по-человечески.
Кажется, любое его движение мог заметить мужик, всю ночь смоливший сигареты на ступеньках крыльца и топтавшийся по двору. Мужик сторожил дом, заменяя собой цепного пса. Пять дней назад собаку, трехлетнюю восточно-европейскую овчарку, пристрелил по пьяному делу Лопатин, и теперь деревянная конура за углом дома пустовала, а сорока пятилетний Гена, измученный радикулитом, был вынужден не спать ночами, стеречь дом.
Страдания от болей в пояснице и бессонницы усугублялись тем, что Лопатин строжайше запретил пьянствовать на посту, чем окончательно добил ночного сторожа. Под утро Гена прикончил вторую пачку сигарет, поднялся с крыльца, собираясь справить малую нужду, повесил на плечо не заряженное ружье. Он поленился идти через весь двор до сортира, дошагал до ближнего сарая, встал на углу.
Сбросил с плеча ремень, прислонил ружье к стене сарая, начал медленно одну за другой расстегивать пуговицы на штанах армейского образца. Девяткин, украдкой наблюдая за передвижениями охранника, понял, что этот момент упускать нельзя. Бог знает, сколько времени придется проваляться здесь, ожидая другого случая. И представится ли этот случай в течение светлого времени суток?
Он по– пластунски дополз до угла крыши, глянул вниз. Гена запустил руку в бумажные кальсоны и оросил доски сарая струйкой мочи. И тут услышал прямо над своей головой странный шуршащий звук, будто по мягкой кровле сарая пробежали мыши. Он задрал голову кверху и тихо охнул.
Прямо на плечи охранника, тяжелый, как мешок цемента, свалился Девяткин. Нападение оказалось настолько неожиданным, что Гена в одно мгновение потерял голос. Он не вскрикнул, лишь выдавил из себя хриплый стон. Девятки в падении хотел навернуть кулаком по репе охранника, но промахнулся. Повалившись на землю, противники покатились по ней, глотая поднявшуюся пыль.
Через пару секунд Девяткин оседлал противника и готов был вырубить его парой прицельных ударов в голову. Драка в партере примитивная вещь. Тут не существует тактических тонкостей, бей прямо в пачку – и весь разговор. Гена за мгновение понял, что шансов подняться у него нет. Девяткин ухватил охранника за шиворот одной рукой, отвел для удара другую руку. Но жилистый и ловкий Гена сумел перевернуться на живот, выскочив из разодранной рубашки.
Он хитро подставил под удары спину и затылок. Девяткин влепил ему несколько тяжелых, но почти бесполезных тумаков. Отбил костяшки пальцев о черепную коробку. Тогда он наклонился и три раза съездил противника локтем по шее. Никакого толку.
Гена изогнулся червем, пытаясь сбросить с себя врага. Девяткин, видя, что расклад меняется не в его пользу, просунул руку под шею противника, изо всех сил согнул локоть, провел удушающий захват. Гена, лишенный кислорода, закашлялся, подавился слюной. Девяткин ещё сильнее сдавил руку, чувствуя, как противник под ним, взбрыкнул ногами и обмяк, прекратив сопротивление. Девяткин ослабил хватку через пару минут.
Он придушил человека до беспамятства, до глубокого обморока, но не до смерти. Вскочив на ноги, вцепился в брючный ремень Гены, отволок его за сарай. Девяткин стряхнул с пиджака пыль, глянул на брюки и брезгливо поморщился.
– Сука, он же меня обоссал, – прошептал Девяткин. – Господи, новый костюм испортил.
Драку во дворе можно было наблюдать из дома, но в эти минуту никто не смотрел в окна. Водитель Коля спал на раскладушке в сенях, Тимонин храпел на кровати. Лопатин, развалившись в кресле, ковырял вилкой консервы и в десятый раз просматривал видео материал, который удалось отснять в доме Зудина. Лопатин был в восторге: не фильм – густой замес насилия, зрелище для людей без нервов.
Девяткин, пригнувшись, добежал до крыльца, но не стал подниматься по ступенькам. Сделал несколько шагов к окну, заглянул в комнату. С этой позиции можно наблюдать лишь бритого наголо человека, сидящего в кресле спиной к окну. Человек сосал пиво из бутылки и пялился в большой телевизионный экран. В первые секунды Девяткину показалось, что незнакомец смотрит фильм ужасов.
Женщина, привязанная к кровати, исполосованная бритвой или ножом, бьется в предсмертных конвульсиях. В следующую секунду Девяткин вздрогнул, как от удара тока, он увидел на экране Тимонина. Сначала крупный план: только лицо. Затем общий план. Тимонин сидит на кровати рядом с порезанной женщиной, улыбался, как последний идиот, и перекладывает из руки в руку охотничий нож с окровавленным клинком.